— С нашими свяжитесь.
— Частоты не те, не получается.
— Вот блин попали, они же сейчас нас атакуют!
— Садись!
— Что?
— Садись немедленно!!!
— Да понял я. Им чтобы нас догнать надо минуты две… Сколько нам до аэродрома?
— Минут десять.
— Тогда садимся. Вот дорога, где наша войсковая колонна идет, в поле и сяду.
Сбросив скорость и выпустив закрылки вместе с шасси, я стал планировать на поле. Бойцы которые шли по полю, сперва недоуменными фигурками застыли глядя на нас, но потом бросились в поле видимо поняв что мы собираемся сделать.
— Держитесь, сейчас будет трясти! — крикнул я в салон.
И не обманул, трясло нас преизрядно.
— Фу, сели, — сказал я снимая очки и вытирая лицо.
В это время снаружи послышались крики, в основном матерный русский, и рев моторов над головой.
Когда я выбрался из салона, самолета вокруг уже сверкая улыбками, стояла толпа человек в триста, слушая лейтенанта-пограничника. Прислушавшись, понял, что он в подробностях рассказывает, как мы захватили самолет у немцев. Пехота была не пуганная, шла к фронту, поэтому мы и были встречены так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.
Гимнастерка была мокрой от пота, проведя рукой по волосам, я одел обратно шлемофон и помахал «чайкам», что делали очередной круг над нами.
— Товарищ политрук, к ужину опоздаем, — подергав особиста за рукав, сказал я.
— Сейчас нужно раненых вытащить.
— А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.
— Думаю что ты прав. Подожди, — быстро сказал он и направился к майору, что командовал бойцами, которые взяли нас в «плен».
«Чайки» сделав последний круг, улетели к себе.
— Взлетаем, — махнул рукой Никифоров.
К моему удивлению погранцы тоже заняли свои места, видимо не желая бросать своих.
Взлет прошел нормально. Сделав круг натужно ревущими моторами, мы направились к себе.
На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только сели и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.
Поэтому, какое же было охренение у народа, когда у остановившегося транспортника открылась дверца, и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо.
После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, я провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, я отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и немецкого летчика забитого в угол, которого так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого не было.
Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе летчика, чуть хмыкнув быстро содрал ее и сунул в карман галифе, после чего подхватив один из маленьких мешков, с отчетлив шуршащей внутри бумагой, да и вес указывал что там именно бумага, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки куда погрузили раненых, и мое появление было не замечено.
— Да ты весь мокрый, — сказал сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.
— Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите откуда это? — развел руками один из бойцов БАО, в звании сержанта. Насколько я помню он был оружейником в нашем полку.
— Рассказать? Ну слушайте, — сказал я закинув мешок обратно в салон самолета, вдруг там что важное.
Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, так что отвечать, то есть отдувать пришлось мне. По бледному виду Степанов было понятно, что многого он не расскажет, так что однополчане уцепились за меня.
— Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз, и двадцать «мессеров». Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!». Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж, еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом БАЦ по хвосту.
— И что? — спросил один из «черных духов» с улыбкой, они сразу поняли что я заливаю, но слушали с интересом.
— Хвост в щепки, но летит зараза. Тогда я пропеллером левого мотора, по крылу…
— Иии? — спросил все тот же. Среди толпы слышались смешки.
— Крыла как не бывало, но летит… — развел я руками.
— Тогда я крылом по фюзеляжу…
— Ну иии?
— Фюзеляж в дребезги, немец на моторе сидит как то управляет, но летит.
В толпе слышен откровенный смех. Кто-то отчетливо сказал:
— Во заливает. Ну комик, ему бы в артисты.
— Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!». Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю, Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикировании и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый «мессер». Ну, а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться. Как тут «мессеры» налетели… ээээ ммм? — завис я на миг.
— Сто? Двести? — кто-то спросил.